Интересные материал для раздумий

Смерть новорожденных - Врачи убийцы. 
 Я хотела бы поделиться историей о халатности медиков, повлекшей смерть моего новорожденного ребёнка 8 июня 2015 года. Убеждена, что такие вещи необходимо доводить до общественности, чтобы люди были более осторожны. Очень жаль, что приходится защищаться от представителей самой гуманной профессии, но на сегодняшний день это – одна из реалий нашей жизни. В тот прекрасный день, когда я узнала о том, что жду малыша, моей радости не было предела. Сама я росла без братьев и сестёр, и очень хотела подарить старшему сыну родного человечка. В эйфории я сразу пошла к врачу, и попросила поставить меня на учёт: всё-таки под наблюдением специалистов чувствуешь себя спокойнее. В женской консультации мой пыл несколько охладили, заявив, что на учёт в столь ранние сроки не ставят. (хотя это противоречит законодательству, и ставить на учёт обязаны при любом сроке). Послушавшись врача, я отложила визит и пришла позже. Но и в следующую явку на учёт меня не поставили, но почему-то решили осмотреть на кресле. Особо гинеколог со мной не церемонилась, и после осмотра у меня возникла угроза прерывания. Я поехала в больницу, но предварительно позвонила в гинекологическое отделение и наткнулась на заведующую. Я попросила объяснить мне, почему после обычного осмотра у врача со мной случилось что-то непонятное, на что заведующая на повышенных тонах разъяснила мне, что выступать не надо, а если я такая умная, то мне самой надо делать себе кесарево (видимо, она вспомнила мою фамилию и то, что делала мне кесарево в 2010 году). Это предложение меня несколько удивило: ведь даже чисто технически, сделать операцию кесарева сечения самому себе несколько проблематично! На сохранении я пролежала почти месяц. К счастью, мою угрозу выкидыша удалось предотвратить, и прелестей этой бесчеловечной процедуры я не познала. Был канун Нового года, и я попыталась всё забыть, как страшный сон. Главное, мой малыш был жив. Но тогда я не подозревала, что это был только первый круг ада.Казалось, тучи рассеялись. После Нового года меня, наконец, поставили на учёт. Я регулярно наблюдалась у врачей, сдавала все анализы, сделала 2 плановых УЗИ. Врачи говорили, что у нас всё хорошо, на втором УЗИ мне сказали, что у меня мальчик. Гордости мужа и нашему счастью не было границ. Правда, я переболела ОРЗ, и, как только чувствовала первые симптомы заболевания, сразу обратилась к врачам, и каждый раз спрашивала, не навредит ли это маленькому, но никто не увидел поводов для беспокойства. Я радовалась, и с нетерпением ждала встречи с сыночком. Старший сын тоже очень его ждал, целовал и пел ему каждый день перед сном песенки. В мае, перед выходом в декрет, меня начали беспокоить тянущие боли в костях. Я сообщила об этом гинекологу, на что она сказала, что это - нехватка кальция, и мне поможет приём микроэлементов в таблетках. Анализ на кальций я сдала, но дефицита в нём выявлено не было. Я хотела уточнить, что же всё-таки со мной происходит, но — не успела... Наша встреча с малышом состоялась раньше, чем я думала. Произошли преждевременные роды в 32 недели. Как потом мне сказали, боли в костях были признаком преждевременных родов, а никак не нехваткой кальция (скорее тут усматривается нехватка серого вещества мозга у гинеколога, не заподозрившей неладное). Роды были стремительные. Не смотря на то, что малыш был недоношенный, а в первый раз у меня было кесарево из-за проблем со зрением, врачи приняли решение, что рожать я буду сама (сказали, плод маленький, родишь). Не смотря на недоношенность, он родился с неплохим показателем по шкале Апгар. Дышал самостоятельно, усваивал питание. Он был боец, ведь родился сам, и это - с весом 1650. После родов я пролежала какое-то время под капельницей, т.к. была кровопотеря, и встать я не могла. Но потом поднялась, и пошла знакомиться с сыночком. Он лежал в кувезе. Врачи давали положительные прогнозы. Разрешали мне его кормить через шприц, вытирать и менять подгузники. Когда сын плакал, я ему пела ту песню, которую ему пел старший брат перед сном, и его это успокаивало: он переставал плакать и засыпал. Но меня не покидало чувство тревоги, я бродила вокруг палаты новорожденных даже ночью, и не могла сдержать слёз. Слишком сын был хрупкий, слишком жалобно кричал. Тревожила и затяжная желтуха, ведь у старшего желтухи вообще не было. Медики меня журили, убеждая, что нет повода для слёз. Говорил: были бы кости, а мясо нарастёт. Через неделю нас перевели в детское отделение. Казалось, ничто не предвещало беды, но она случилась очень скоро...В ночь после перевода в детское отделение состояние моего сына резко ухудшилось: он впал в кому. Прежде чем малыш потерял сознание, у него нарушилась сердечная деятельность (это было видно на показаниях приборов, к которым был подключен Кирилл). Я говорила лечащему врачу (неонатологу) об этом, на что он сказал, что это просто отходит датчик... Но когда я в очередной раз пошла и взмолилась о том, чтобы моего ребёнка осмотрели, медики вдруг засуетились. В кому ребёнок впал у меня и у врача с медсестрой на глазах. Он закатил глазки, потерял сознание, и больше до дня смерти не очнулся. Этой же ночью лечащий врач ушёл, оставив сына на попечение медсестры, а медсестра, в свою очередь, поручила пациента мне. Сердечный ритм постоянно падал, и я лично, по указанию медсестры, проводила массаж сердца. Очень сложно описать ощущения, когда ты проводишь реанимационные мероприятия своему ребёнку. Но в тот момент мне и в голову не пришло возмущаться: я просто выполняла поручение, и очень старалась помочь. Наутро я всё же стала спрашивать, почему сердечко у сына отказывается работать. Медсестра сказала: «Все вопросы - к лечащему врачу». Когда доктор, наконец, пришёл, он подключил Кирюшу к аппарату искусственной вентиляции лёгких, и увёз в палату интенсивной терапии. Замечу, что данный аппарат в отделении интенсивной терапии при детском отделении отсутствовал, врач вёз его из реанимации, и было это всё достаточно долго. Как я поняла, это также является нарушением, ведь такое жизненно важное оборудование должно было по определению иметься в отделении (какая же тогда это интенсивная терапия?). Я не могла добиться от лечащего врача внятных объяснений, что вообще происходит. Меня же убеждали, что всё под контролем, перевели нас в детское отделение на второй этап выхаживания... На глазах внешний вид ребёнка изменялся: он весь опух, смотреть на него было страшно. Но я заставляла себя подходить, брала его за руку и говорила с ним (мне казалось, что если я не буду этого делать, я предам его). Потом начались внутренние кровотечения, и я самостоятельно вытягивала кровь из моего ребёнка шприцем и выносила кровавые пелёнки. Этим должны были заниматься медсёстры, но у них, видимо, были более важные дела (хотя такой тяжёлый пациент на тот момент был у них один). Потом у меня случилась-таки истерика, и я попросила избавить меня от обязанностей, связанных с кровью, чем очень позабавила доктора и медсестру. Они посмеялись надо мной, но, в конце концов, освободили меня от этих обязанностей. С диагнозом тоже, наконец, определились, но было слишком поздно. Как оказалось (это наши врачи поняли после консультации с врачами из Хабаровска), у ребёнка был классический случай врождённой инфекции (цитомегаловирус). Позже, после изучения медицинской литературы, я прояснила для себя всю картину. При постановке на учёт у меня брали анализы на инфекции группы TORCH, которые представляют повышенную опасность для плода. Ко всем вирусам я была отрицательна. Таким образом, я входила в группу риска, поскольку именно первичное заражение при беременности представляет самую высокую опасность, а я, судя по анализам, ранее не болела. Но ни о чём об этом я не знала, и в группу риска меня никто не отнёс. Профилактическую и разъяснительную беседу с беременными в женской консультации у нас практически не проводят, и ничего не объясняют (когда я была беременна, в принципе не проводили никаких занятий с беременными). Цитомегаловирусная инфекция очень схожа с ОРЗ, но протекает более тяжело. Я заболела, заразившись от старшего сына (он ходит в детский садик, а цитомегаловирусом часто болеют именно дети до 5 лет в детских коллективах). Вообще, к сознательному возрасту многие уже переносят это заболевание, но у меня была другая ситуация. Данный вирус, если им заболевает беременная, или когда он диагностируется у новорожденного, лечится введением иммуноглобулинов, и шансов на излечение тем больше, чем ранее начато лечение. Но, как я уже сказала, диагноз поставили слишком поздно. Врачей не насторожили ни моё заболевание, ни затяжная желтуха и ухудшающиеся анализы ребёнка. Преждевременные роды, кстати, тоже, в большинстве случаев, являются последствием вирусного заболевания. И всё это – основы, которые медработникам преподают в институтах, все эти вирусы давно изучены и известны науке. Но у меня сложилось впечатление, что наши врачи об этом узнали, как и я, впервые. И лечение, соответственно, не было адекватным. Неонатолог применил за 10 дней несколько разных видов антибиотиков, не удосужившись даже взять анализ на чувствительность к антибиотикам (даже организм взрослого страдает от приёма антибиотиков: нарушается микрофлора и проч., а что уж говорить об организме недоношенного ребёнка!), а анализ на вирус после консультации с коллегами в Хабаровске 3 июня врач назначил, но готовился этот анализ неделю (!). То есть, был готов 10 июня, а сын умер 8 июня. Представляете, сколько времени было упущено… Замечу, что врач мог на анализе указать пометку «Срочно!», и тогда наша лаборатория сделала бы его за день, инструментальные возможности для этого у лаборатории были. Но доктор, видимо, просто забыл это указать. Этот доктор, к слову сказать, является активным общественным деятелем, и, когда состояние моего ребёнка ухудшилось, он как раз проводил велопробег. Боюсь, организация мероприятия могла банально отвлечь его от постановки диагноза и выбора тактики лечения. Он даже осматривал ребёнка всего 2 раза в сутки (хотя при ухудшении состояния он должен был делать это не реже 1 раза в 3 часа). Но, как я понимаю, общественная жизнь, мимолётная слава (доктора в день смерти моего сына показывали по телевидению, там он давал интервью по поводу велопробега и здорового образа жизни) оказались для медика важнее, чем жизнь пациента. За 3 дня до смерти сына я настояла на переводе его в реанимацию. Как я узнала позже, по действующим медицинским стандартам, в реанимацию сына должны были перевести сразу после того, как он впал в кому, поскольку лечение пациентов, находящихся в терминальных состояниях, к которым относится кома– это прерогатива именно реанимационного отделения. Но его мало того, что не перевели, медики ещё пытались скрыть наш случай: по всем происшествиям острой вирусной инфекции они обязаны были сообщать в Санэпидемстанцию, но этого, конечно, никто не сделал. И, что также очень страшно, ребёнок с острой вирусной инфекцией лежал в неинфекционном детском отделении, что само по себе представляло угрозу для других детей… К слову: при последней проверке медучреждения Санэпидемстанцией были выявлены многочисленные нарушения санитарно-эпидемиологических норм (и в таком учреждении, в антисанитарии мы лечимся и рожаем).Когда мне сообщили о смерти сына, слов сочувствия мне никто не сказал. Более того: когда я вошла в ординаторскую, заместитель заведующего детским отделением и лечащий врач моего сына, двое мужчин в самом расцвете сил, не удосужились встать со своих кресел, и даже не предложили мне сесть (я села сама). Мы ограничились росписью в документах. Я старалась сохранить достоинство, и там моих слёз никто не увидел. Соболезнований никто, конечно, не обязан был выражать, это - из разряда морально-этических норм, а тут уж каждый сам выбирает, придерживаться их или нет. Единственным медиком, который нашёл для меня слова сочувствия, был судмедэксперт, очень тактичный и достойный мужчина. Поразительно, что человек, в силу профессии каждый день сталкивающийся со смертью, оказался гуманнее своих коллег, которые работают с живыми людьми.После того, как я немного пришла в себя от шока, я стала думать и анализировать произошедшее. Пришла к выводу, что явно что-то было не так. И обратилась в соответствующие органы, чтобы мне помогли понять, были ли здесь допущены нарушения. 
В итоге: проведена масштабная проверка, в ходе которой были выявлены нарушения стандартов в предоставлении медицинской помощи как мне (несвоевременное взятие анализов, использование для лечения не рекомендованных Минздравом препаратов), так и моему ребёнку, а также, установлено, что наше медучреждение осуществляет свою деятельность с нарушениями требований нормативно-правовых актов Российской Федерации в сфере здравоохранения; возбуждено уголовное дело. Я была на личном приёме в Минздраве, в ходе которого моя позиция была признана обоснованной: даже Минздравом признаётся, что в округе неблагоприятная ситуация по младенческой смертности. Пишу правду. Есть документы и свидетели. А все отворачиваются. Крайний Север не стал реагировать, они всегда пишут что всё хорошо у нас
P.S. Администрация группы взяла на себя право, немного сократить текст. Весь материал находится https://www.change.org/p/%D0%BF%D0%BE%D0%BC%D0%BE%D0%B3%D0%B8%D1%82%D0%B5-%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%82%D1%8C-%D0%BF%D1%80%D0%BE%D0%B8%D0%B7%D0%B2%D0%BE%D0%BB-%D0%BC%D0%B5%D0%B4%D0%B8%D1%86%D0%B8%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8%D1%85-%D1%80%D0%B0%D0%B1%D0%BE%D1%82%D0%BD%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%B2/u/14166446