ДА НЕ ХОЧУ Я С ВАМИ РАЗГОВАРИВАТЬ

«ДА НЕ ХОЧУ Я С ВАМИ РАЗГОВАРИВАТЬ…»
Заявил руководитель следственной группы Владимир Кальчук в суде

15 апреля в Замоскворецком районном суде Москвы, в зале № 203, несколько десятков человек ждали чуда — явления следователя Кальчука. Владимир Ильич Кальчук — царь и бог нордостовцев — бывших заложников и членов семей погибших в «Норд-Осте». Уже 30 месяцев (именно столько прошло после «театрального» теракта в Москве) Кальчук — руководитель следственной бригады Московской городской прокуратуры. В его руках — правда о трагедии, и от него жертвы ждали и ждут хоть какого-то известия об обстоятельствах гибели своих родных.
Но Кальчук закрыт и малодоступен — о нем ходят сотни рассказов, как и кого из нордостовцев он оскорбил, а правдой так и не поделился. Наконец судья Замоскворецкого суда Ирина Васина, рассматривая жалобу заложницы Светланы Губаревой (потеряла на Дубровке 13-летнюю дочку Сашу Летяго и мужа-американца Сэнди Букера) на бездействие следствия, официально вызвала следователя Кальчука для допроса в ходе судебного заседания.
Естественно, имея в виду, что Кальчук просто не посмел бы тут отмалчиваться и люди узнают часть правды. Подобное произошло впервые за 30 месяцев после «Норд-Оста» — все предыдущие судьи отказывали всем предыдущим нордостовцам с жалобами на необъективное расследование. (Та же Губарева до сих пор не знает, как умерли ее близкие, как и кто оказывал им помощь.)
Конечно, и 15 апреля чудо могло пройти мимо. Но господин Кальчук явился. И посмел все, что смел раньше. По полной программе. Вот как это было.
Действующие лица: Светлана Губарева — потерпевшая. Каринна Москаленко и Ольга Михайлова — ее адвокаты. Представитель прокуратуры Москвы — Елена Левшина. Судья — Ирина Васина.

Начинала Каринна Москаленко, руководитель Центра международной защиты:
— Прежде всего хотела бы узнать ваше мнение общего характера. Считаете ли вы расследование полным, объективным…
СУДЬЯ: Вопрос снимаю. Вы просили допросить следователя только, ответил или нет он на ходатайство Губаревой от 16 сентября 2003 года. Вот и спрашивайте в рамках этого.
МОСКАЛЕНКО: О других видах бездействия нельзя спрашивать?
СУДЬЯ: Нет. Только в рамках этого ходатайства.
МОСКАЛЕНКО: Получали ли вы или другие члены следственной группы ходатайство Губаревой?
КАЛЬЧУК: Я не помню. Там столько было бумаг. Даму потерпевшую я помню. (Читает протянутый Москаленко текст ходатайства.) Да, видел вроде…
МОСКАЛЕНКО: Губарева утверждает, что вы проявили бездействие, — в ходатайстве были конкретные вопросы, на которые не последовало ответов.
КАЛЬЧУК: Это ее проблемы. Я посчитал, что в моих постановлениях есть все. (Речь о постановлениях следственной группы об отказе в возбуждении уголовного дела против сотрудников спецслужб, применивших газ, и по факту неоказания медицинской помощи заложникам. — А.П.)
МОСКАЛЕНКО: Но из постановлений так и неизвестно, как и где умерли двое близких Губаревой людей…
КАЛЬЧУК: Один. Букер ей был никто. Насколько я знаю.
СВЕТЛАНА (уже плачет): Он был мне муж.
КАЛЬЧУК (усмехаясь): Насколько я знаю, нет. У потерпевших вечно эти вопросы… Привлечь всех, кого только можно.
МОСКАЛЕНКО: Я просто повторю те вопросы, которые задавала в том ходатайстве Губарева, они для нее очень важны. «Когда и где наступила смерть Летяго Александры? В больнице? В зале?».
КАЛЬЧУК (раздражен, переходит на блатные интонации): Ну че мы будем опять толочь… У меня много таких. Ну где наступила смерть Летяго? Да не помню я.
МОСКАЛЕНКО: Но Губарева утверждает, что вы просто не установили место смерти ее дочери… Согласитесь, этот вопрос, как и другие, не может лично для нее остаться неотвеченным. Другой вопрос: установила ли следственная группа вещество, которое было применено спецслужбами во время штурма?
КАЛЬЧУК: Я основывался на официальных экспертизах. Там не было написано ни о каком газе. Это все СМИ.
МОСКАЛЕНКО: Но тогда почему на 13-й странице вашего постановления говорится, что применение налаксона (сильнодействующий медицинский препарат, применяемый для блокировки наркотиков при лечении наркоманий опийного типа. — А.П.) не сыграло существенную роль в состоянии жертв?
КАЛЬЧУК: Чёй-то вы «почему» да «почему»! Потому что это вещество потерпевшие постоянно употребляли. (Необходимое пояснение к этому принципиальному заявлению следователя: он утверждает, что раз практически у всех 129 погибших заложников в крови было обнаружено «неидентифицированное химическое вещество», значит, они употребляли наркотики. — А.П.)
МОСКАЛЕНКО: А следствие делало свои запросы, чтобы идентифицировать вещество?
КАЛЬЧУК: Че вы меня тут будете учить? Что вам еще надо? Я больше ничего вам говорить не буду!
МОСКАЛЕНКО: Но вы же перед судом.
КАЛЬЧУК (уже покрикивая): Не буду отвечать. Экспертиза говорит: не было вещества — значит, не было.
МОСКАЛЕНКО: Объясните для протокола, быть может, это тайна следствия?
КАЛЬЧУК (сдержанно, когда для протокола): Да, это тайна следствия. А оно продлено до 19 июля.
МОСКАЛЕНКО: Могут ли появиться к 19 июля основания, что вы измените свое постановление об отказе в возбуждении уголовного дела в отношении сотрудников спецслужб, применивших газ?
КАЛЬЧУК: Нет. Не могут.
МОСКАЛЕНКО: Но в этом
постановлении, я опять напомню, вопросы о месте и времени смерти Саши Летяго места не нашли.
КАЛЬЧУК: Че там? Я вопрос чёй-то не понял? Я такой тупой, что не пойму.
МОСКАЛЕНКО: Хорошо, я помогу вам. Как так произошло, что Саша Летяго погибла? Где она оказалась после штурма? Это не раскрывает ваше постановление.
КАЛЬЧУК: Я больше вам ни на чего отвечать не буду. Встану — и буду молчать.
МОСКАЛЕНКО: Седьмой вопрос ходатайства к вам Губаревой был: почему к Сэнди Букеру была вызвана бригада врачей в 8.30, то есть только через два с половиной часа…
КАЛЬЧУК (перебивая): Не буду отвечать.
МОСКАЛЕНКО: Но вы обстоятельства смерти потерпевших изучали?
КАЛЬЧУК: Я больше с вами на эту тему говорить не хочу.
МОСКАЛЕНКО: Но вы же в суде. Вы не отвечаете суду…
КАЛЬЧУК (откровенно хамит): Да, не отвечаю.
МОСКАЛЕНКО, обращаясь к судье: Прошу обеспечить ответ на вопрос, который особенно важен для Губаревой. Сэнди Букер умер же…
Прокурор Левшина откровенно улыбается.
МОСКАЛЕНКО взрывается: Как прокурор может смеяться над этим? Это кощунство.
ПРОКУРОР (тут же): Прошу сделать замечание адвокату за некорректное поведение. (Первое такое требование представителя «гособвинения», функция которого — защищать в процессе прежде всего интересы жертвы. Ни до, ни после, сколько бы Кальчук ни хамил, прокурор безмолвствовала. — А.П.)
СУДЬЯ: А как я могу «обеспечить»?
КАЛЬЧУК (ухмыляется и подсказывает судье): Это — заставить меня говорить.
СУДЬЯ — АДВОКАТУ: Я не понимаю смысла терзания следователя здесь. За что вы его терзаете?
МОСКАЛЕНКО: Людям нужны конкретные ответы на вопросы, почему погибли их близкие.
КАЛЬЧУК (хотя ему судья слова и не давала): Говорить больше не буду — ничего от меня не получите. И не приду сюда больше. Не хочу.
Судья дает право задать вопрос Губаревой.
ГУБАРЕВА: Вы не подвергаете сомнению результаты экспертизы по газу?
КАЛЬЧУК: Вы меня втягиваете в дискуссию. Чтобы СМИ все записали — вон они там сидят. Меня вызвали, чтобы поиздеваться надо мной.
ГУБАРЕВА: Вы напрасно считаете, что мне доставляет удовольствие вновь и вновь возвращаться к обстоятельствам смерти моих близких…
КАЛЬЧУК: Я больше не приду. И отвечать не буду. И не надо мне передавать ваши вопросы.
МОСКАЛЕНКО: Но ваше постановление не отвечает на вопросы, главные для потерпевших! Мы тут именно по этому поводу.
КАЛЬЧУК: Ну и что?
Владимир Ильич удаляется.

Отечественная судебная практика безжалостна к жертвам. Как и следствие, хотя оно и задумано в пользу жертв. Это и продемонстрировала в суде связка Кальчук—Левшина—Васина. Кальчук ни на секунду не опасался судебных санкций. Он был уверен: их быть не может. Сейчас мы опять на том витке спирали нашего развития, где силовики — это и есть государство, новый Советский Союз. Они действуют без всякой оглядки на все остальные институты, и те стремительно деградируют. Столь вызывающее поведение госслужащего в суде возможно, только если общая картина адекватная — Кальчуку ТАК позволено. Сегодня. Весь вопрос: что МЫ позволим ИМ завтра?

P.S. Следующее заседание по делу Светланы Губаревой — 25 апреля в 15 часов в Замоскворецком суде Москвы.
Анна ПОЛИТКОВСКАЯ, обозреватель «Новой»
18.04.2004